26501-1 (Журналистский цех в современной России)

Журналистский цех в современной России

Свобода слова - не более чем необходимое условие профессиональной журналистики, а ее будущее теснейшим образом связано с судьбой российских реформ. Причем связь эта взаимная, и мы недооцениваем роль СМИ в решении знаменитого вопроса о том, "как нам обустроить Россию". Для нас по-прежнему "бытие определяет сознание", хотя события последних десятилетий должны были бы поколебать такую уверенность.

Вопрос здесь не в первичности, а в характере взаимосвязей элементов этой структуры [1, 2], который в значительной мере связан с культурным уровнем СМИ и прежде всего тех. кто их делает. Но когда речь идет о реформах, т.е. о рациональных изменениях исторически сложившегося положения дел и хода вещей, первичным оказывается сознание, где рождаются замыслы преобразований и прорабатываются пути их реализации. Поэтому меня интересуют не факты и цифры, не феноменальная данность журналистики, а те понятия и представления, посредством которых анализируется и осмысливается происходящее в этой сфере жизни общества и страны.

Контекст российских реформ

Со времен горбачевской перестройки на Руси стоит стон по поводу отсутствия у нас концепции реформ. Это и неудивительно: отбросив внешние атрибуты марксистско-ленин-ской догматики, мы успешно сохраняем насаждавшийся на протяжении жизни трех поколений догматический менталитет. Поразительна "бедность нашего социологического воображения" (О. Генисаретский), скудость пространства обществоведческой мысли, продолжающей по большей части (особенно в СМИ) блуждать меж трех сосен: капитализмом, социализмом и особым путем России.

Самое значительное состоит в том, что и сосен-то таких нет - мираж это, мифы. У каждой страны (как и у каждого человека) свой особый путь, и никому еще не удалось уйти от своего "я". Войдя в сообщество цивилизованных стран, Россия не потеряет свое лицо, а обогатит и себя, и сообщество.

Живучесть мифа об особом пути России проясняется, если обратиться к двум другим мифам, угнездившимся в нашем сознании с советских времен. Понятно, что ни капитализм (каким мы его знаем по К. Марксу и Ч. Диккенсу), ни социализм (испытанный на собственной шкуре) многих не вдохновляют. Отсюда и возникает идея "третьего пути". Но еще полвека назад К. Поппер показал, что "капитализм" и "социализм" - мифологемы, прикрывающие подлинную оппозицию, прослеживающуюся на протяжении всей истории: открытого общества, где господствует критическое мышление, и закрытого - с характерным для него догматическим менталитетом [3, 2]. Пара "капитализм - социализм" приобретает в рамках этой оппозиции новое содержание и форму выбора между либеральной и социал-демократической ориентацией в открытом обществе либо выбора между фашизмом и "реальным социализмом" советского образца - в закрытом.

Нет никаких проблем с национальным своеобразием и "собственным путем" ни в рамках открытого (США, Швеция, Япония), ни в рамках закрытого общества. Фашистская Германия, тогдашняя Япония и СССР тоже заметно отличались друг от друга. Для начала надо решить только один вопрос: каким мы хотим видеть свое будущее, в какую сторону будет направлен вектор нашей политики?

Я исхожу из той версии ответа, которая соответствует действующей Конституции РФ и содержится в подписанной Президентом Б. Ельциным концепции перехода Российской Федерации к устойчивому развитию, где среди прочего говорится о формировании "открытого общества, включающего в качестве системных элементов правовое государство, рыночное хозяйство и гражданское общество" [4].

Но собственно "открытым" общество делают не в последнюю очередь свободные средства массовой информации. Общество обязано им "прозрачностью", которая кажется одним из важнейших условий "открытости". В этом смысле, может быть, несколько утрируя картину для ясности, я сказал бы, что к трем названным системным элементам открытого общества можно добавить четвертый: свободные СМИ. Но если даже исходить из данности демократического выбора России, зафиксированного в действующей Конституции, мы тем не менее оказываемся в достаточно сложной ситуации при реализации этого выбора, перевода "бумажной" демократии в образ мысли и образ жизни российских граждан, включая и находящихся у кормила власти. До этого пока далеко. Конституция в России остается скорее ориентиром на будущее, чем нормой жизни [5].

Оставим в стороне экономику, которую мы по марксистскому обыкновению продолжаем считать "базисом", и сосредоточим внимание на "надстройке", в первую очередь на гражданском обществе. Такового у нас пока нет. а потому не может быть ни правового государства, ни цивилизованного рынка. Здесь нет вопроса о первичности и вторичнoсти: все эти три важнейшие подсистемы открытого демократического жизнеустройства могут и. наверное, должны формироваться одновременно и параллельно. Я, однако, вполне согласен с А. Яновым в том, что давно пора дополнить наши усилия, направленные преимущественно на "строительство капитализма", вектором, ориентированным на формирование гражданского общества и правового государства: "капитализм и демократия не синонимы" [б]. Такой поворот просматривался вроде бы и в предвыборной программе Б. Ельцина в 1996 году, и в его посланиях Федеральному Собранию.

Но с гражданским обществом дело обстоит отнюдь не проще, чем с рынком. Если вместо цивилизованного современного рынка мы имеем пока Клондайк, то вместо гражданского общества у нас сохраняется "население", в массе которого преимущественно в больших городах появляются признаки и зародыши гражданского общества. Но у нас нет ясного представления о путях формирования и становления стабильного рыночного хозяйства, правового государства и гражданского общества. Исторических реконструкций достаточно, но ним-то нужны не картины естественноисторической эволюции дореволюционной России, стран Запада или "третьего мира", а концепции и программы действий применительно к конкретным условиям посттоталитарной России. Э. Геллнер писал: «Парадокс Советского Союза состоит в том, что это общество пыталось "сверху" осуществить проект нового социального строя. А теперь, когда попытка не удалась, оно обречено -хочет оно этого или нет - точно так же "сверху" (и в спешке) вводить в действие проект гражданского общества» [7]. Но реализуем ли такой проект? Здесь-то и возникает тот самый дефицит концепций, о котором говорилось выше.

Гражданское общество (а следовательно, и открытое общественное устройство в целом) нельзя выстроить "по проекту", как об этом писал Геллнер, даже если мы на это "обречены". Геллнер вспоминает старую московскую шутку: "Что может быть хуже социализма? То, что за ним последует". Гражданское общество можно только "вырастить на себе и своих детях", и это будет уже не проектный, а программный способ организации действий, направленных на интенсификацию процессов становления гражданского общества [8]. Это прежде всего профессионализация и формирование профессиональных сообществ, региона-лизация и формирование политических партий - за пределами Садового кольца. "За скобки" я вынес бы при этом практику и процедуры "демократии участия" (Participative Democracy), которую рассматриваю как основную форму жизнедеятельности открытого общества.

Каждое из этих направлений требует специального обсуждения, в том числе и применительно к журналистике, но здесь я ограничусь первым из них, поскольку именно в нем вижу ключ к задействованию журналистики в работе и по всем остальным. Для такого выбора темы есть также специальный повод, состоящий в том, что вопрос о профессиональном сообществе живо дебатируется в журналистских кругах, и многообразные высказывания на сей счет собраны в книге "Становление духа корпорации..." [9].

Контекст диалога

Цель редакторов (они же - инициаторы проекта, первый этап которого реализован в "Духе корпорации") представляется точной: "уловить дух современного журналистского сообщества и по возможности оказать влияние на процесс нравственной рефлексии этого сообщества с точки зрения становления журналистской корпорации" [9, с. б]. Причем редакторы не говорят даже о влиянии на становление духа корпорации, а ограничиваются стимуляцией собственной рефлексии журналистов, по этому поводу. И находят адекватный способ экстериоризации этой рефлексии в форме диалога, "консультативного опроса экспертов".

Принятая составителями сборника установка на диалог, на понимание и рефлексию. в высшей степени плодотворна и отвечает духу нашего времени и состоянию мысли конца XX века. По сравнению с привычными большевистскими методами эта работа ювелирная. Тем более что и эксперты - не журналисты "вообще", а представители разных позиций в сфере СМИ: внутренних (главные редакторы и собственно журналисты) и внешних (лидеры профессиональных ассоциаций, исследователи и - особая позиция - разработчики профессиональных кодексов). Текст книги структурирован соответствующим образом, и в итоге читатель получает объемную, многомерную картину представлений журналистов о связанных с темой вопросах, а редакторы - исходную позицию и материал для следующего шага -"экспертизы экспертизы", направленного не "вперед", а вглубь, в сторону "второго этапа реализации проекта, когда сами участники первого этапа смогут отрефлексировать его итоги и когда в число экспертов второго тура будут вовлечены и новые авторы"¹ [9, с. 361].

Здесь возникает несколько взаимосвязанных тем, обсуждение которых необходимо на следующем этапе и которые относятся по большей части к понятиям, лежащим в основе авторской концепции проекта, а вслед за тем и в основе представлений, развиваемых большинством экспертов - авторов сборника.

Первая и важнейшая из этих тем связана с вопросом о "свободной корпорации" как возможной форме профессионального сообщества.

Вторая тема: о профессионализме вообще и журналистском профессионализме в особенности. Можем ли мы говорить о будущей организации множества уже существующих профессионалов либо профессионализм как таковой предполагает наличие каких-то форм организации сообщества? Иными словами, надо различать профессионализм как личную характеристику и профессионализм как общественно значимое социокультурное явление.

Третья тема: о правилах честной игры и журналистской этики, но взятых более широко -в контексте профессиональной культуры.

Четвертая тема: функции или миссия журналистики в современном мире вообще и в России в особенности.

Разумеется, каждая из этих тем заслуживает отдельного обсуждения, и, надеюсь, оно осуществится в "экспертизе экспертизы". Здесь моя задача, скорее, постановочная, "затравочная", и в ней отражается важнейшая особенность методологической критики, не претендующей на истинность, а ориентированной на проблематизацию обсуждаемых утверждений. В связи с этим подчеркну разницу между привычным нам обменом знаниями, информацией, характерным для научных конференций и совещаний, с одной стороны, и диалогом - с другой. Первая, в сущности кооперативная форма организации предполагает обмен готовыми продуктами интеллектуальной работы, домашними заготовками, пополняющими запас знаний всех участников. Коммуникативная, напротив, ориентирована на возбуждение, индуцирование мысли оппонента по поводу высказываемых тезисов. Новые идеи не столь-ки привносятся в диалог извне, сколько рождаются и диалоге, являются продуктом коммуникации, способствующей развитию ее участников.

Именно установка на диалог окажется наиболее плодотворной, во-первых, для дальнейшей работы над проектом, перерастающим тогда в программу действий; во-вторых, для формирования профессионального сообщества журналистов; в-третьих, для становления новой "коммуникативной" журналистики. Установкой на диалог объясняется и непривычная для научного журнала форма данного текста: не дескриптивная, претендующая на объективированное описание и объяснение неких процессов и явлений в обществе, а скорее перформат ивния (Дж. Остин), ориентированная на репрезентацию позиции автора и провокацию встречного самоопределения читателя, на наше общее включение в упомянутую программу действий, имеющую перспективу дальнейшего развертывания в ближайшем будущем.

Корпоративизм или профессионализм?

Разные сообщества в разной мере подготовлены к осознанию себя в этом качестве, к оформлению такового. Гражданское общество (в России ли начала века, где оно быстро формировалось, или давно устоявшееся на Западе) тем и отличается от советского (и нынешнего российского) общества, что оно не просто дифференцировано, но сложно структурировано, и каждый гражданин наряду с местом, занимаемым по службе, имеет еще ряд позиций, выражающих его политические, региональные, культурные, религиозные и (главное) профессиональные интересы. Здесь принципиально отличие позиции, занимаемой в результате самоопределения личности, от мести, замещаемого индивидом сообразно вакансии в штатном расписании.

Поэтому сказанное имеет самое отдаленное отношение к советским "творческим союзам" (в том числе к Союзу журналистов), с одной стороны, и к профсоюзам - с другой: и те и другие были своеобразными учреждениями, место в которых давало занимавшему его работнику дополнительные преимущества, но накладывало и 'дополнительные ограничения, и чем больше было первых, тем жестче были вторые. В условиях "единого государственного синдиката" иначе и быть не могло. Отсюда и одно из значений слова "корпорация": "в фашистских государствах - принудительное объединение какой-либо группы населения по профессиональному признаку под контролем государственных органов" (Словарь иностранных слов). Ради объективности уточним, что у нас объединение это было "добровольно-принудительным". Об опасности реанимации этой системы говорят Д. Юрьев и другие авторы сборника [9].

Говоря о журналистах (как, впрочем, и о специалистах любого другого профиля), я не спешил бы именовать их "профессиональным сообществом". Профессиональное сообщество-это некая форма организации, которая может быть, а может и не быть; форма, которую надо отличать от корпорации, хоть и свободной. Корпорация, пишут В. Бакштановский и Ю. Согомонов, "это особый социальный институт", выражающий и защищающий интересы своих членов [10]. К тому же, добавляет Р. Апресян, созданный "для ведения специализированной деятельности" [10, с. 16], и если первое определение приводит на ум профсоюзы, то второе напоминает скорее о корпорациях как форме акционерного общества. Сюда же примыкают идеи неокорпоративизма, теневые корпорации, мафия, "локальный тоталитаризм" и т.п. [II]. Смысловое облако вырисовывается достаточно компактное, и содержание, которое можно за ним усмотреть, связано прежде всего с доминантой социальных или социокультурных интересов корпорации над интересами ее членов, с одной стороны, и общества в целом - с другой.

Ключевыми здесь оказываются эпитеты "социальные" и "социокультурные", напоминающие о корпорации как об "особом социальном (курсив здесь и далее мой) институте". Конечно, все это еще не слишком определенно, возможны, как говорится, варианты, и, вынося в название заключительной главы "Дух свободной корпорации", редакторы "доопределяют" свою позицию и задают нужный вектор движения мысли, который кажется более важным, чем сама исходная идея корпорации.