Мистика как культ традиция (Семинары)

ГЛАВА 16

Мистическая культурная традиция

Невозможно представить себе изначальное восхождение к знанию без тайноведения, античную культуру — без мистерий, средневековье — без гностической эзотерики. Мистика — исторически давний и разноликий феномен. Она впле­тена в ткань человеческой культуры, не отторжима от нее.

Мистическая духовная традиция — ценнейший пласт культуры. Но эта традиция вовсе не является архаической, прошлой. Она сопровождает историю человеческого рода от истоков до наших дней.

И тем не менее мистический ареал культуры изучен слабо. Несмотря на усилия таких мыслителей, как Я. Бёме, Э. Сведенборг, Р. Штейнер, философ­ские интуиции Н.А. Бердяева, у. Джеймса, B.C. Соловьева, многие грани этой традиции остаются неизведанными. В соответствии с господствующей на Запа­де традицией более основательно осваивается рациональный опыт. Что касает­ся практики иррационального, то она исследуется недостаточно. Хотя потреб­ность в освоении и осмыслении мистической зоны культуры осознается в европейской культуре все острее и острее.

Попытки определения мистики

Что же такое мистическая духовная традиция? Прежде всего важно отметить, что ее порождает, на чем, вообще говоря, она основана. В европейской философии укоренен взгляд, согласно которому религия и особенно мистика недоступны рационально­му познанию. Вот почему в западной культуре нет признанных определений мистики, строгого анализа ее разнохарактерных проявлений. Мистика зачастую вообще противопоставляется науке и философии как нечто, не имеющее прочных корней и перспективы развития в истории.

Нередко европейские исследователи проводили различие между философией и мистикой. Если философия оценивалась как универ­сальное, всеохватное сознание, то мистика зачастую воспринима­лась как сугубо индивидуальное, хотя и распространенное пережи­вание. Подчеркивалось, что философия, в отличие от мистики, располагает огромным интеллектуальным потенциалом, менталь­ной изощренностью. Мистика же вообще не апеллирует к разу­му, поскольку имеет дело с явлениями чувственного мира. Мис­тицизм, т.е. истолкование мистики, хотя и использует рассудоч­ную форму, отнюдь не выступает во всеоружии интеллекта.

В европейской культурной традиции от Платона до К. Поппера философия трактуется нередко как некая высшая форма сознания, в то время как мистика воспринимается в качестве партикулярного духовного феномена, имеющего крайне узкую сферу распространения.

Оговоримся, что такое противопоставление философии и мистики не всегда было свойственно европейской культуре. Сре­дневековье было временем возрождения античной мистики, что, несомненно, сказывалось и на оценке данного феномена. Тертуллиан и Бёме были далеки от негативной оценки интуитивно-со­зерцательной формы постижения реальности. В период роман­тизма конца XVIII — начала XIX в. мистический опыт вообще оценивался как ценнейшее достояние.

Религиозные мыслители России XIX и начала XX в. признава­ли за мистикой высокий духовный статус. В рассуждениях пра­вославных философов мистика — отнюдь не свод наивных иллю­зий, слепых верований, помутнений души. Для них это древняя И глубокая духовная традиция. Рассматривая культуру как сово­купный духовный опыт человечества, они видели в этой сокро­вищнице достояние, восходящее к специфически человеческому. Русские философы без труда различали в культуре разных эпох просветление разума и чудо, веру и знание, прагматизм и роман­тику, рассудочность и интуицию, упорядоченность духа и экстаз, аскетизм и чувственность...

Несмотря на бурное развитие знания, многие люди до сих пор верят в существование иных миров. Истово собирают све­дения о гуманоидах и супербогах из космических цивилизаций. В мистических трактатах они пытаются отыскать древнее утра­ченное знание, в мантре — возможность слиться с Духом. Кое-кто побаивается всесильного «дурного глаза». Многие надеются на внезапное и исступленное богообщение. Кому-то ужасно хочется

набросить на себя желтое сари и поставить чудодействен­ную точку на переносице.

Слово «мистический» часто употребляется в смысле, тождествеяном по существу со словом «религиозный». Между тем

между мистикой и религией существует различие, которое в культурологическом смысле можно считать принципиальным. Осознать это несовпадение двух феноменов можно, судя но всему, если попытаться описать состояние человека, захваченного религиозным или мистическим опытом.

Книга известного американского философа V. Джеймса «Многообразие религиозного опыта», написанная в самом начале нашего века, претендует на всепроникающее постижение фено­мена религии. По существу, это своеобразная энциклопедия мистических переживаний, свод исповеданий святых и проро­ков, размышление над интуитивными прозрениями, к которым автор относится с предельным вниманием и исследовательской пытливостью.

Философ отвергает бесстрастное, умозрительное, чисто интел­лектуальное истолкование религии. Он видит в ней живое, тре­петное чувство, невыразимые и многочисленные роптания души. И вместе с тем хочет понять, как соотносится религия с самой жизнью, с ее практическими установками.

...Столетие только начинается. Философы все еще говорят о процессе секуляризации, который невозможно остановить... Едва ли не все крупные ученые предшествующего века, кроме русских философов, были убеждены, что наука вытеснит религию. Рожда­лось утилитарное позитивистское миропознание. Религиозный ренессанс казался немыслимым. В моду входил рационализм, высокомерно претендовавший на разгадку всех секретов бытия. На этом рассудочном фоне Джеймс пытался обмирщить филосо­фию, т.е. приблизить ее к глубинным, сокровенным пережива­ниям конкретного человека, святого или грешника...

Основные идеи автора кажутся подчас пророческими, по крайней мере, значительно опережающими время. Джеймс еще ничего не знал о двух мистических волнах, которые захлестнут мир в грядущем столетии. Раскрывая психологические предпо­сылки религии, Джеймс упоминал психоанализ. Однако это уче­ние к тому времени еще не выявило свой богатейший потенци­ал. Автор описывает огромный материк подсознательного. Но Джеймс еще был далек от того, чтобы вооружиться психоанали­тическим методом. Он высказал догадку, что подсознательное, поскольку оно не проникает в сознание, предстает перед инди­видом как нечто, извне олицетворенное... Это были, вообще говоря, только подходы к психоанализу. И все же Джеймс ясно сформулировал гипотезу, согласно которой разумное сознание — лишь одна из форм освоения мира. Несомненно, существуют и другие способы мироощуще­ния. Они отделены от интеллекта тонкой перегородкой. Сегодня мы называем эти иные «готовые и определенные формы духов­ной жизни» измененными типами сознания, т.е. мистикой. Без них, по мнению Джеймса, представление о мире не может быть законченным. Более того, как показал Джеймс, нельзя непогре­шимо судить о других реальностях бытия только с позиций разума.

Итак, дистанция между Джеймсом и современным уровнем знания — почти столетие. Но было бы неосмотрительно, зная о новых исследовательских подходах и открытиях, полагать, будто он интересен только историкам философии. Парадокс, но за эти десятилетия никто из ученых не представил более основательной феноменологии мистики. Затрагивая интимные стороны челове­ческого духовного опыта, Джеймс ведет нас по лабиринтам духа.

Признаки мистического опыта

Книга Джеймса до сих пор остается непревзойденной по про­никновению в тайны мистического опыта. Попытка выявить признаки мистики, к сожалению, не получила в последующей традиции столь глубокого подхода. Слово «мистика» (от греч.— «таинственный») родилось, как считают специалисты, от глагола «мыин», который означал «закрыть глаза и рот». Вероятно, пер­воначальный смысл был связан с обетом хранить молчание, быть посвященным в мистерии. Это были тайные культы, которые представляли собой подпольные пережитки догреческой религии поклонения Матери Земле. Они сохранялись в гомеровскую и более поздние эпохи. Во времена классической Греции сама тайна, которая скрывалась от посторонних, называлась мисти­кой.

В общем, суть мистического мироощущения сводится к пред­ставлению о двойственности мира. За привычным, каждоднев­ным угадывается иное бытие. Стремление вступить в прямой контакт со сверхъестественным и выражает по существу психо­логическую основу мистики. В этом смысле мистика не просто древнее религии, она составляет базу почти всех без исключения религий. Все вероисповедания во все времена и у всех народов,

будь то сектантство, ортодоксальные религии или православие, имели и имеют в себе мистическое начало.

Однако мистика имеет и более узкий смысл. В толковании Джеймса под мистикой подразумевается такой тип религии, который подчеркивает непосредственное общение с Богом, ин­тимное сознание божественного присутствия. Мистика — это религия в ее наиболее напряженной и живой стадии. Такой же точки зрения придерживался позже и немецкий социолог Макс Вебер. Он считал, что в некоторых религиях мистика присутст­вует в ослабленном варианте. Вместе с тем, по его мнению, религиозное мироощущение дервишей, например, проистекает из мистико-экстатических источников, а не из отношения к надмирному Богу-творцу.

Все корни религиозной жизни, как и центр ее, мы должны, по мнению ученых, искать в мистических состояниях сознания. Джеймс выделил четыре главных характерных признака, кото­рые служат критерием для различения мистических пережива­ний. Первый из них — неизреченность. Иначе говоря, человек, прошедший через мистический опыт, — будь то неожиданное обретение знания, как у средневекового мистика Якоба Бёме, или исповеди людей после клинической смерти, — не может изложить собственные ощущения и обретенные впечатления на обыденном языке.

Философ выдвинул предположение, будто мистические состо­яния скорее принадлежат к эмоциональной сфере, нежели к интеллектуальной. Традиционные предпосылки теории познания мало что проясняют в содержании мистического опыта. Он трудно выразим на языке привычных образов вовсе не потому, что имеет чувственную природу. Ведь, казалось бы, такого рода впечатления, если они нерациональны, вполне могут быть пере­сказаны с помощью символов и иных архетипических образов.

Немецкий мистик Р. Штейнер также писал о неизреченности как признаке мистического опыта. В работе «Христианство как мистический факт и мистерии древности» он отмечал, что пре­ображенная личность, т.е. та, которая обрела мистический опыт, «не находит достаточно высоких слов для выражения значитель­ности своих переживаний». Не только образно, но и в высшем реальном смысле, по мнению Р. Штейнера, личность, которая соприкоснулась с трансцендентальным миром, оказывается для самой себя как бы прошедшей через смерть и пробудившейся к новой жизни. Для такой личности ясно, что никто, не пережив­ший того же, не в состоянии правильно понять ее слов. Так было, в частности, в древних мистериях. Эта «тайная» религия избранных существовала наряду с народной религией.

«Тайные» религии оказываются везде у древних народов, куда только проникает наше познание. Путь к тайнам универсума пролегал через мир ужасов. Никто из тех, кто приобщился к эзотерическому опыту, не имел права разглашать обретенное. Известно, что древнегреческого драматурга Эсхила обвинили в том, что он перенес на сцену кое-что из того, что узнал из мистерий. Эсхил бежал к алтарю Диониса, чтобы спасти жизнь. Разбирательство показало, что он не был посвященным и, следо­вательно, не выдавал никаких тайн.

В своих работах Р. Штейнер подробно описывает тайный смысл мистерий как феноменов культуры. Он ссылается, в част­ности, на Плутарха, который сообщает о страхе, испытываемом посвященным. Древнегреческий историк сравнивает это состоя­ние с приготовлением к смерти. Посвящению предшествовал особый образ жизни, призванный привести чувственность под власть духа. Пост, обряды очищения, уединение, душевные уп­ражнения — все это предназначалось для того, чтобы прорабо­тать мир своих низших ощущений. Посвящаемый вводился в жизнь духа. Ему предстояло созерцание высшего мира.

Мир, окружающий человека, обычно обладает для него стату­сом реальности. Человек осязает, слышит и видит процессы этого мира. То же, что возникает в душе, не является для него действительностью. Но бывает и так, что люди называют реаль­ными именно те образы, которые возникают в их духовной жизни.

В человеке есть нечто, что вначале препятствует ему видеть духовными очами. Когда посвященные вспоминают, как они проходили через опыт мистерий, они ссылаются именно на эти трудности. Это говорит о том, что мистический опыт невыра­зим. Р. Штейнер ссылается на древнегреческого философа-кини­ка, который повествует, как он отправился в Вавилон для того, чтобы последователи Зороастра провели его в ад и обратно. Он рассказывает, что в своих странствиях переплывал через великие воды, проходил через огонь и льды.